Δεν καταλαβαινω γιατι εχει σχετικα χαμηλη βαθμολογια αυτο το βιβλιο..το βρηκα ευφυεστατο, κυλαει πολυ γρηγορα και ειναι ενα βιβλιο "χαρακτηριστικο" του Auster.δε μπορω να πω παραπανω πραγματα χωρις να προδωσω σημαντικα στοιχεια της πλοκης και της τελικης λυσης.μπαινει στα αγαπημενα μου του Auster.

Αφου δε μπορουμε να διαβασουμε το καινουριο του(εκτος και αν κανω κανεναν ερανο), ας πορευτουμε με τα παλια...

این همه گنگ بودن لازمم نبود :)))

I'm not the biggest Paul Auster fan. In fact, I've never really read any of his other books. I got attracted to this book because of its odd cover and a recommendation from another person new to Auster's worlds and he loved it.

This is a terrible place to start for any Auster virgin because from what I can gather, its a bunch of in-jokes from characters that were in his previous novels. Like all meta-fiction, things take a turn for the absurd and questions of truth, art and honesty run abound.

I'm holding off on any judgment pertaining to how I feel for Mr. Auster until I read his other work The New York Trilogy . While I know people are predominantly split with their feelings on both sides of the spectrum with no middle-ground, I do not have any feelings towards the mans work yet. Soon hopefully, but not yet.

Overall, this work was a piece of fluff that can be easily read and forgotten much like the antagonist of the book, Mr. Blank. I don't even want to get started on how pompous I think the whole Mr. Blank thing is because I don't want to give any the ending. Suffice it to say, its a bit pretentious and heavy handed.

A very minor work.

Another brilliant book by Paul Auster.

CRITIQUE:

Disclaimer

In exchange for an honest review, the publisher of this novella gave me a free copy of this book, and a daily postprandial hand job from an attractive blonde nurse at my hospital called Michael.

My four-star rating was in no way influenced by either of these benefits. My review on another site will explain why I didn't rate Michael's performance five stars.


Scribe at work in a scriptorium

The Utility of the Scriptorium

The Scriptorium is a place in Paul Auster's imagination where all of his literary tools and ideas reside.

He uses some ideas and characters for each distinct novel that he writes, but then he recycles others as he runs out of ideas or characters, or decides to reiterate or rejuvenate them.

The Scriptorium in the novella sounds like a room in an institution (e.g., a prison or a hospital), where the aging resident writer and protagonist (Mr. Blank) feels like he is losing both his memory and his imagination. Still, he persists in telling his story, even if characters from Auster's previous novels have fabricated (or contributed to) it.

Resentful Characters

The problem is that Auster's past characters resent the fact that they were created for a single performance (i.e., one novel at a time), and discarded or terminated when their performance ended. They rebel against their ephemerality. They want to resume their lives and reappear in Auster's subsequent fiction.

This novella is yet another appearance/ performance for them, but who can tell whether it will be their last? They still reside in the Scriptorium with their author.

"Textermination"

For a more extensive character rebellion, see Christine Brooke-Rose's novel, n  "Textermination".n

لم تكن ابداً على قدر التوقعات

مثل اینکه اگر باقی آثار استر رو نخونده باشی اونقدر حال نمی‌کنی با کتاب(چون مثل اینکه یه بازی‌ای با کرکترهای کتاب‌های قبل این کتاب و این کتاب کرده) که خب من نخونده بودم و حال نکردم.=)

رحلات في حجرة الكتابة

على خلاف اختراعه للعزلة وهو ما عرفني بأوستر، جاء هذا العمل مخيبا جدا لأملي فيه.

هناك فرق بين تشفير بعض تفاصيل العمل الأدبي، قبل كشفه في النهاية!، وبين أن يكون العمل كله لغزا يمضي فيه المتلقي بضبابية لا يعرف أين ستنتهي به. وهو ذات الفرق بين خلق الدهشة وابتكار الملل.

حسنٌ جدا. هل كنت مضطرة لقراءة أعمال أوستر السابقة لأفهم أنه يستحضر بعض شخصيات أعماله (هنا) ليعيد استنطاقها والتلاعب بمصائرها التي لم يشأ لها في النهاية (هناك)، وكأن هذا العمل هو جزء مكمل لما سبق!

أم كنت مضطرة لإعادة القراءة من جديد لفهم فكرة العمل التي فكرة لم تكن بالجديدة، فقد شاهدناها مرارا وتكرارا في السينما والتلفزيون، الجديد هنا كان الملل بسبب تداخل الكثير من الاسماء والأحداث الغير مفهومة أو حتى المبررة.

واقعا. هذا العمل هو توليفة من الأحداث المبتورة والشخصيات الغرائبية للراوي قبل المتلقي، ولئن كان الراوي فاقدا للقليل من ذاكرته، فأني فقدت الكثير من الانسجام والمتعة معه.

لن اتهم ذائقتي أبدا أبدا كما فعل بعض القراء.
⭐⭐

About Travels in the Scriptorium written in two thousand and seven, they say that the novel has absorbed not only the main features and motifs of Auster's previous books, but also most of the characters of the books he wrote before found shelter on these pages. Such an intermediate summing up, similar to what Vonnegut arranged in "Bluebeard", placing the heroes of all his books on the picture of Karabekian.

An interesting postmodern novel, not the most comfortable for a connoisseur of linear narrative and all sorts of "from the fence to dinner", but if you do not mind wandering through the garden of branching paths, you are welcome.

Цени в себе свинец
Try to remember. That's all I ask of you. Try. Попробуй вспомнить. Это все, о чем я тебя прошу. Попытайся.
Старик просыпается в комнате со спартанской, впрочем наводящей на мысль об отменном качестве, обстановкой. Всего по минимуму: кровать, стол, стул, но все дорогое Даруемое опытом умение оценки, единственное его знание. Больше ничего. Что за место? Больница, санаторий, дом престарелых, тюрьма для привилегированных узников - наконец. Кто он? Не помнит собственного имени, адреса, семейного положения, рода занятий. Сколько ему лет? С равной долей вероятности может быть от шестидесяти до ста.

Он слаб, но крепок. Это как? Ну, обнаруживает в себе способность подолгу читать, осмысливая прочитанное и стояк бывает от прикосновения женских рук, даже эякуляцией сопровождается. Но вот после таблеток, которыми они тут его пичкают, даже дойти с ходунками до толчка, а потом пересесть на унитаз, представляется непосильной задачей.

Кто "они"? Он не знает. Есть смутное ощущение, что женщин, которые за ним тут ухаживают, и мужчин, наносящих визиты, знал прежде, но вспомнить не может. Какая-то тотальная амнезия. Вслед за ними, называет себя мистером Бланком, но это имя ничем не откликается в его уме и сердце. Может и дали потому, что он теперь в состоянии чистого листа. А может потому, что в этой стерильно белой комнате его всякое утро облачают с головы до ног в белое?

В котором, впрочем, он недолго остается - раз упал и обмочился, другой раз уронил на белоснежную рубашку шмат пюре. В первом случае пришлось поменять штаны на пижамные, во втором - на пижамную куртку. Словно какое-то внутреннее зло препятствует этим его белым одеждам. Но то лирика и метафоры, а все же, хотелось бы знать о своем прошлом хоть что-то, кроме уклончивых ответов персонала: "так нужно", "это для вашей же пользы" и "Это было вашей собственной идеей".

На столе пачка фотографий и еще одна в рамке. Имя девушки, изображенной на ней, всплывает в памяти, Анна. Кем она была для него? Любовницей, женой, дочерью? Какое зло он ей причинил? Не помнит, но уверен, что погубил. До тех пор, пока Анна, тридцатью пятью годами старше, не оказывается одной из здешних его сиделок-медсестер. - В чем я провинился перед тобой? - Отправили меня на верную смерть, но я уцелела, как видите, и зла на вас не держу. Да и давно все это было.

И он знает, что отправлял на верную гибель многих, очень многих, это было связано с его службой. Десятки, сотни людей, которые проходят вереницей перед его внутренним взором, стоит закрыть глаза. Нет, ничего не помнит. Читает от скуки рукописную тетрадь, дневник человека, который ожидает казни и описывает на этих страницах свою жизнь. Очень скоро понимая, что Зигмунд Граф, автор дневника, человек не только не из его времени, но и реальность здесь другая, чем у Бланка, сколь мало он о ней ни помнил бы.

Это как-будто Америка времен, предшествующих Гражданской войне. Есть Конфедерация, но нет Федерации. и нет черного рабства, что характерно. Многочисленные, враждующие между собой племена дикарей, окружают неокрепшее государство, созданное белыми людьми. То, которое должно стать оплотом свободы и демократии. Эпидемии свирепствуют здесь, выкашивая целые районы, а засухи и неурожаи довершают дело истребления.

Зигмунд из семьи беженцев от голода, которых теперь назвали бы экономическими мигрантами. Чудом одолел дорогу, на которой умерли мать и сестра, а отец подорвал здоровье и недолго после прожил. Но парень оказался живуч, цепок и, в немалой степени удачлив. Поступил на государственную службу, работал разъездным инспектором, двинулся по карьерной лестнице и все у него было хорошо, жена, дочь подросток. свой дом.

Пока во время очередной его командировки, столицу не накрыло волной эпидемии, а вернувшись, не нашел ни жены, не дочери. Дом на месте и даже вещи не разграблены мародерами, а жить незачем. Запил. Ввязался в пьяную кабацкую драку, чуть было не загремел в тюрьму, выручило вмешательство кого-то из министерства, где он работал. А потом пригласили к самому министру и отправили с особым поручением в дикие земли.

Есть подозрение, что друг, которого сам он и все вокруг считали погибшим, жив, и баламутит дикарей, объединяя и подбивая на восстание против Конфедерации. Но такого не может быть! - думает герой, - Он кристально чистый человек и... И это именно в него, в харизматичного красавца Лэнда, была влюблена жена до того, как они встретились. А для дочери тот всегда был кумиром. И что, если именно Лэнд лишил его семьи?

Снабженный рекомендательным письмом к начальнику пограничного гарнизона полковнику Веге, автор дневника отправляется с миссией. Тому самому Веге, от рук солдат которого ожидает теперь казни. Что, интересно? Меня реально зацепило, проглотила эту небольшую книгу за несколько часов, все-таки Пол Остер отменный сторителлер.

О Travels in the Scriptorium ("Путешествиях в скриптории"), написанных в две тысячи седьмом, говорят, как о романе вобравшем в себя не только основные черты, и мотивы предыдущих книг Остера но и большинство персонажей написанных им прежде книг обрели пристанище на этих страницах. Такое промежуточное подведение итогов, подобное тому, какое устроил Воннегут в "Синей бороде", поместив на картину Карабекяна героев всех своих книг.

Знатокам остерова творчества разгадывание этой шарады может достaвить немалое дополнительное удовольствие. Вот Зиммер из "Книги иллюзий", Гласс и Куин из "Нью-Йоркской трилогии", Анна - "В стране уходящей натуры", Флойд - "Музыка случая", постоянное головокружение Бланка - не отсылка ли к "Мистеру Вертиго"?

Интересный постмодернистский роман, не самый уютный для ценителя линейного нарратива и разного рода "от забора до обеда", но если вы не прочь побродить по саду ветвящихся тропок, милости прошу.

Picking The Language Lock

From Kafka to Blanchot to Auster: it sounds a bit like an old American baseball triple play. However unlikely it seems, it is in fact a direct literary lineage. What’s passed along isn’t a baseball; it’s an attitude toward language, an attitude inspired by, of all things, the Kabbalah. Kabbalah is a Jewish meditative technique (an inadequate description but so is method, or philosophy, or experience), the purpose of which is not to understand what language means, but to reveal what it conceals behind its mask of innocent neutrality. Travels in the Scriptorium is one of Auster’s more explicit Kabbalistic pieces, and therefore probably can’t be fully grasped without understanding its literary ancestry.

Paul Auster has translated at least two of the French Maurice Blanchot’s books on the philosophy of language, and incorporates much of that philosophy in his fiction. Blanchot in turn was a serious scholar of Franz Kafka who inspired Blanchot’s thought through his distinctive prose of alienation, apparently alienation of the individual from repressive social regimes. But Kafka’s primary focus wasn’t political, it was linguistic. The overtly political insinuations of his stories are allegorical. That is to say their language means something other than what it says.

Travels in the Scroptorium is obviously Kafka-esque and obviously allegorical. The protagonist Mr. Blank inhabits a room without explanation, to him or to the reader. He has no memory of his arrival there, or of his previous life. The room could be a bedroom, a hospital ward, or a prison cell. Mr Blank doesn’t know whether he is a guest, a patient or a prisoner. Meaning is in abeyance, thus capturing the reader’s attention with an unstated macguffin. So far, so Kafka.

But very quickly it is evident that there is more to the story. In particular there are labels in block capitals placed on the objects in the room: TABLE, PEN, SHADE, WALL, etc. As descriptive designations, these labels are superfluous. Mr. Blank obviously knows what these objects are; he hasn’t lost his ability for language along with his memory. They are clearly not descriptions, or reminders. The labels are commands. The words they contain are imposed on Mr. Blank even if he is unaware of the situation. The labels assert an equivalence between the object on which they are placed and the word they contain. This is a rather Blanchotian twist. It makes explicit the real subject of the story: the power of language. (For more on Blanchot and Kabbalah see: https://www.goodreads.com/review/show...).

On the desk is a set of typescripts which Mr. Blank fears might reveal unpleasant things but to which he is irresistibly drawn. The typescripts don’t have a label. Or said another way: they constitute one complex, narrative label. Mr. Blank reads them with incomprehension. Who are they written by? Are they truthful? Why are they here for him to read? They constitute a command like the labels. But Blank has no idea how to respond. Could this be precisely the right response to the command of the typescript? I think so; and I think that this is a key contribution of Auster to the tradition in which he has chosen to participate. The dominance of language is inescapable even when the tactics of the ‘language-game’ are clear.

Blank tries to reassure himself with logical reason: “It's only words, he tells himself, and since when have words had the power to frighten a man half to death? It won't do,” but they are obviously not ‘merely’ words. They have an attractive power which draws him into themselves, into the story they form. And they generate a range of emotions, the most important of which is the compulsion he feels to comprehend what’s ‘behind’ them: “while he has grasped every word of the text so far, he has no idea what to make of it.” Unlike the other experiences he has in the room - the feel of his sock-clad feet on the polished floor; the sexual ministrations of his mysterious visitor, Anna; the touch of a wash cloth on his neck - the experience of language is problematic.

There is literally no getting behind the labels. After a false start to see what’s outside the room, Blank gets the shade (with its label) to roll up, only to find impenetrably toughened glass of the window further protected by steel shutters, which are themselves held in place by large nails which he has no means to extract. “Imagine Mr. Blank's disappointment when he peers through the window and sees that the shutters have been closed, blocking any possibility of looking out to discover where he is.”

But in a manner analogous to his attitude toward the typescript text, Blank’s desire to understand his context is also ambivalent. He could try the door since he doesn’t know whether it locks from inside or out, “But Mr. Blank does not move from his spot by the window, for the simple reason that he is afraid, so afraid of what he might learn from the door that he cannot bring himself to risk a confrontation with the truth.” The danger is that there is nothing there at all, at least nothing which can be discovered with a label already attached. For me, this is a perfect example of Auster’s imaginative brilliance. And it’s also the opening by which Kabbalah enters his story.

The first ‘principle’ (another inadequate term) of Kabbalah is that everything is a sign. It doesn’t fight language, it succumbs entirely to it. Auster alludes to this by the visual and audio recording of everything that occurs in the room: “The least groan or sniffle, the least cough or fleeting flatulence that emerges from his body is therefore an integral part of our account as well.” In Kabbalah every jot and tittle of the text is of tremendous import. My sense is that Auster’s inclusion of Blank’s grunts and mumbles and the unintelligible random noises of the room is an intentional self-referential parody of Kabbalah, a very appropriate Kabbalistic tactic which frequently exposes itself to its own critique.

Kabbalah then destroys the conventional meaning of the signs. As he reads the typescript, Blank is informed that the narrative will be used against the writer who has prepared it by those who are persecuting him. The writer implies that although he is being as factual as he can be in his report, what he has written is essentially a lie which will convict him. The text says, “Thank the Colonel for me, and tell him I understand what he's doing. He's giving me a chance to lie about what happened in order to save my neck. That's very sporting of him. Please tell him that I appreciate the gesture... By allowing me to put the story in writing, he is gathering evidence, irrefutable evidence that will justify any action he decides to take against me.” In other words even the most factual account he can give is evidence of his guilt. Truth itself is falsehood; the connections between words and things is broken.

But Kabbalah is not merely destructive. It seeks to re-construct reality by re-arranging the relationships among the signs of language, to give these signs not new designations connecting them to things but to give them new relationships with each other, thus re-framing their emotional import as well as demonstrating their arbitrary exercise of power. At one point Blank tries to adjust the labels as “a symbolic undertaking to restore harmony to a broken universe.” This is one of many examples of Auster’s explicit use of the terminology of Kabbalah - repairing the broken universe.

What does Blank do to escape the power of words? Remarkably, he writes. He throws himself back into the arms of the thing which is constraining him, namely language. He constructs a story. Like the writer of the typescript, Blank can only tell another story regardless of the consequences: “The only thing I can do is tell the story.” The unique aspect of this story is that it cannot be a command, except perhaps to oneself. It is therefore not something definitive or eternal or verifiable. The story is a re-construction out of the material at hand which will change as the material allows, including the new material of his story itself.

This is the dangerous truth, the ghost in the machine, the bedrock of thought: that there is no bedrock. Many find this not just dangerous but sacrilegious, an affront to both the human mind and whatever they consider to be divine intelligence. Travels in the Scriptorium is wonderfully dangerous and sacrilegious, just like Kabbalah.

لا تقرأ هذه الرواية الا بعد قراءة اكثر من كتاب لأوستر لسبب بسيط وهو ان ابطال الروايات السابقة للكاتب اجتمعت في هذه الرواية. وهذا سبب أغلب التقييمات المنخفضة له, بكل بساطة الكثير من القراء فاتهم المغزى الاساسي للرواية.

أبطال الروايات السابقة والتي نسجها أوستر حبسته في غرفة ضيقة وقيدت روحه وجسده كما يفعل الكاتب عندما يشكل ويبني عالم الشخصيات ويحدد مصيرها وهويتها. هنا انقلب السحر على الساحر بحيث ذاق الكاتب من نفس الكأس المره التي لطالما سقاها للكثير من الضحايا في رواياته السابقة.

اكثر من مجرد رواية بسيطة.

کتاب سفر در اتاق تحریر داستان یک روز از زندگی مردی به نام بلنک است که در اتاقی زندانی شده و تحت نظر قرار دارد و با وجود این‌که هیچ‌چیز از گذشته‌اش و علت زندانی شدنش به خاطر نمی‌آورد با خواندن برگه‌هایی که در اتاقش وجود دارد در تلاش است تا گذشته‌اش را دوباره به یاد بیاورد:

پیر‌مرد روی لبه‌ی تخت می‌نشیند. ذهنش درگیر مسائل دیگری‌ است. این‌جا چه می‌کند؟ در اتاق، وسایلی هست که هر یک با برچسبی یک کلمه‌ای مشخص شده‌اند. روی میز نوشته‌شده: میز، روی لامپ: لامپ، او کیست؟ این جا چه می‌کند؟ پیرمرد پاسخ هیچ‌یک از سؤالات را نمی‌داند، پیرمرد هیچ به یاد نمی‌آورد...

استر کنجکاوی هر خواننده‌ای را برمی‌انگیزد و ابعاد تازه‌ای به ادبیات مدرن و حتی از آن مهم‌تر به برداشت ما از انسان اضافه می‌کند. او مخاطب را از بلندای دنیای جادویی کلمات، بر زمین سخت می‌نشاند و دوباره به پرواز در می‌آورد.