...
Show More
The book is amazing and in some ways unique. I caught myself that the usual fun of matching the hero with analogues in mythology and the previous literary tradition does not work here. With some stretch, it could be correlated with a Polyphemus: terrifyingly large, poses a danger to others, acts with the grace of an elephant in a china shop. But the narrow-minded cyclops is not good with words, and Ignatius will kill anyone with this weapon. Do you know the effect of smart speaking, when competent speech disarms the most assertive opponent for a while? There is something in him from Shakespeare's Falstaff and Malvolio, something from the Rabelaisian Gargantua without the cheerful love of life of the latter. But on the whole Ignatius is quite a thing in himself. Actually, as it should be asperger's. Here, at least, I clarified it for myself.
Later, the cinema will exploit the type, combing it according to Hollywood standards to the image of a Crazy Professor, in fact it will be a strong game for a fall. Bringing to a common denominator always implies some degree of simplification. But without that, the mass consumer will not accept. Actually, in its original form, it will not accept the prepared one either. Every phenomenon of Ignatius was accompanied by discomfort for me, from moderate to burning. Not the background state that contributes to the enjoyment of the book. You do not want to relate yourself to the hero in any of the proposed situations, you do not know how to perceive his point of view on any of the issues, but you feel acute shame for his behavior. And you just can't perceive what is happening as a comedy.
Безутешная Философия
- Если б одна из твоих дочерей была бейсболистом, а другая лошадью, ты б ради них из кожи вон лез.
– Если б одна была бейсболистом, а другая лошадью, нам же было бы лучше, поверь мне. Они могли бы приносить доход.
Он года не дожил до возраста Христа. Блестящий рассказчик, оригинальный писатель, удивительный умница покончил с собой в тридцать два. А Пулитцера "Сговор о столопов" получил посмертно, двенадцать лет спустя, через год после публикации, которой неимоверными усилиями добилась мать писателя. Было три причины читать; не до конца утоленное "Неоновой Библией" любопытство к Джону Кеннеди Тулу (по правде, The Neon Bible только разожгла интерес). Перевод Максима Немцова, по определению знак качества. "Утешение Философией" о труде Боэция говорилось, как об играющем в романе значительную роль. А я, так совпало, с давним трепетом к этому трактату. Но, по порядку.
Книга удивительная и в некотором роде уникальная. Поймала себя на том, что привычная забава подбора герою аналогов в мифологии и предшествующей литературной традиции здесь не работает. С некоторой натяжкой его можно было бы соотнести с Полифемом: ужасающе крупный, представляет опасность для окружающих, действует с изяществом слона в посудной лавке. Но недалекий циклоп нехорош в обращении со словами, а Игнациус кого угодно забьет этим оружием. Знаете эффект умного говорения, когда грамотная речь на некоторое время обезоруживает самого напористого оппонента? Что-то в нем от шекспировских Фальстафа и Мальволио, что то от раблезианского Гаргантюа без жизнерадостного жизнелюбия последнего. Но в целом Игнациус в достаточной мере вещь в себе. Собственно, как и положено аспергеру. Вот, по крайней мере, для себя прояснила.
Позже кинематограф поэксплуатирует типаж, причесав по голливудским стандартам до образа Чокнутого Профессора, в сути это будет сильной игрой на понижение. Приведение к общему знаменателю всегда подразумевает некоторую степень опрощения. Но без того массовый потребитель не примет. Собственно, в изначальном виде не примет и подготовленный. Всякое явление Игнациуса сопровождалось у меня дискомфортом, от умеренного до жгучего. Не то фоновое состояние, какое способствует получению от книги удовольствия. Не хочешь соотносить себя с героем ни в одной из предлагаемых ситуаций, не умеешь воспринять его точки зрения ни по одному из вопросов, однако испытываешь острый стыд за его ��оведение. И воспринимать происходящее как комедию просто не можешь.
Фарс, скорее так. Карнавальность, которая могла бы оправдать происходящее, напрочь отсутствует. Понимаете, о чем я? Эффект: "да гори оно огнем, само как-нибудь разрулится", который позволяет беззаботно хохотать над самыми нелепыми комедийными ситуациями. Здесь слишком явственны беды и несчастья, в которые само присутствие героя вовлекает окружающих. Неустойчивое жизненное равновесие всех, вступивших с ним в контакт, рушится карточным домиком от со прикосновения с Игнациусом, а кто из нас может похвастать абсолютной незыблемостью своей жизненной позиции? То есть, инстинкт подсказывает, что от такого триггера лучше бы держаться подальше.
Не адепт биографического метода интерпретации, но думаю, зарождавшаяся душевная болезнь Тула сыграла здесь недобрую роль. Если бы книга была опубликована, а автор продолжил выпускать чудовищ своего подсознания на бумагу, все для него могло сложиться иначе. Но вышло как вышло, потому имеем гротескную, неуклюжую, больше грустную, чем смешную, комедию положений.
О переводе. Максим Немцов блистательный переводчик непростой литературы. У каждого своя специализация. он по интеллектуальной прозе. Здесь, сколько понимаю, задача осложнялась значительным количеством просторечий, жаргонизмов, диалектизмов, которыми изобилует речь персонажей. И я не знаю, насколько нью-орлеанский местечковый говор соотносится с одесским, но как по мне - наделить кое-кого из героев бабелевсими интонациями было самое оно. Тут дело еще в том, что они все разные и говорят по разному, и вот эти речевые особенности персонажей хорошо слышны в книге, они может быть ее единственный радостно карнавальный признак.
О Боэции. Как ни печально, но "Утешение Философией" здесь на служебной и довольно неприглядной роли. Ну или герой склонен понимать его в диаметрально противоположном моему смысле, беззастенчиво спекулируя понятиями и выворачивая наизнанку смысл. В общем, тут у нас никак не срослось, все-таки воинствующая деструктивность сильно не мое. И грустно-пророческим оксюмороном звучит реплика Игнациуса о матери, учитывая, чьими трудами мир узнал писателя. Но как-то так...
Мои заметки и наброски. Они не должны попасть в руки матери. Она может заработать на них целое состояние. Ирония такого исхода была бы слишком велика.
Later, the cinema will exploit the type, combing it according to Hollywood standards to the image of a Crazy Professor, in fact it will be a strong game for a fall. Bringing to a common denominator always implies some degree of simplification. But without that, the mass consumer will not accept. Actually, in its original form, it will not accept the prepared one either. Every phenomenon of Ignatius was accompanied by discomfort for me, from moderate to burning. Not the background state that contributes to the enjoyment of the book. You do not want to relate yourself to the hero in any of the proposed situations, you do not know how to perceive his point of view on any of the issues, but you feel acute shame for his behavior. And you just can't perceive what is happening as a comedy.
Безутешная Философия
- Если б одна из твоих дочерей была бейсболистом, а другая лошадью, ты б ради них из кожи вон лез.
– Если б одна была бейсболистом, а другая лошадью, нам же было бы лучше, поверь мне. Они могли бы приносить доход.
Он года не дожил до возраста Христа. Блестящий рассказчик, оригинальный писатель, удивительный умница покончил с собой в тридцать два. А Пулитцера "Сговор о столопов" получил посмертно, двенадцать лет спустя, через год после публикации, которой неимоверными усилиями добилась мать писателя. Было три причины читать; не до конца утоленное "Неоновой Библией" любопытство к Джону Кеннеди Тулу (по правде, The Neon Bible только разожгла интерес). Перевод Максима Немцова, по определению знак качества. "Утешение Философией" о труде Боэция говорилось, как об играющем в романе значительную роль. А я, так совпало, с давним трепетом к этому трактату. Но, по порядку.
Книга удивительная и в некотором роде уникальная. Поймала себя на том, что привычная забава подбора герою аналогов в мифологии и предшествующей литературной традиции здесь не работает. С некоторой натяжкой его можно было бы соотнести с Полифемом: ужасающе крупный, представляет опасность для окружающих, действует с изяществом слона в посудной лавке. Но недалекий циклоп нехорош в обращении со словами, а Игнациус кого угодно забьет этим оружием. Знаете эффект умного говорения, когда грамотная речь на некоторое время обезоруживает самого напористого оппонента? Что-то в нем от шекспировских Фальстафа и Мальволио, что то от раблезианского Гаргантюа без жизнерадостного жизнелюбия последнего. Но в целом Игнациус в достаточной мере вещь в себе. Собственно, как и положено аспергеру. Вот, по крайней мере, для себя прояснила.
Позже кинематограф поэксплуатирует типаж, причесав по голливудским стандартам до образа Чокнутого Профессора, в сути это будет сильной игрой на понижение. Приведение к общему знаменателю всегда подразумевает некоторую степень опрощения. Но без того массовый потребитель не примет. Собственно, в изначальном виде не примет и подготовленный. Всякое явление Игнациуса сопровождалось у меня дискомфортом, от умеренного до жгучего. Не то фоновое состояние, какое способствует получению от книги удовольствия. Не хочешь соотносить себя с героем ни в одной из предлагаемых ситуаций, не умеешь воспринять его точки зрения ни по одному из вопросов, однако испытываешь острый стыд за его ��оведение. И воспринимать происходящее как комедию просто не можешь.
Фарс, скорее так. Карнавальность, которая могла бы оправдать происходящее, напрочь отсутствует. Понимаете, о чем я? Эффект: "да гори оно огнем, само как-нибудь разрулится", который позволяет беззаботно хохотать над самыми нелепыми комедийными ситуациями. Здесь слишком явственны беды и несчастья, в которые само присутствие героя вовлекает окружающих. Неустойчивое жизненное равновесие всех, вступивших с ним в контакт, рушится карточным домиком от со прикосновения с Игнациусом, а кто из нас может похвастать абсолютной незыблемостью своей жизненной позиции? То есть, инстинкт подсказывает, что от такого триггера лучше бы держаться подальше.
Не адепт биографического метода интерпретации, но думаю, зарождавшаяся душевная болезнь Тула сыграла здесь недобрую роль. Если бы книга была опубликована, а автор продолжил выпускать чудовищ своего подсознания на бумагу, все для него могло сложиться иначе. Но вышло как вышло, потому имеем гротескную, неуклюжую, больше грустную, чем смешную, комедию положений.
О переводе. Максим Немцов блистательный переводчик непростой литературы. У каждого своя специализация. он по интеллектуальной прозе. Здесь, сколько понимаю, задача осложнялась значительным количеством просторечий, жаргонизмов, диалектизмов, которыми изобилует речь персонажей. И я не знаю, насколько нью-орлеанский местечковый говор соотносится с одесским, но как по мне - наделить кое-кого из героев бабелевсими интонациями было самое оно. Тут дело еще в том, что они все разные и говорят по разному, и вот эти речевые особенности персонажей хорошо слышны в книге, они может быть ее единственный радостно карнавальный признак.
О Боэции. Как ни печально, но "Утешение Философией" здесь на служебной и довольно неприглядной роли. Ну или герой склонен понимать его в диаметрально противоположном моему смысле, беззастенчиво спекулируя понятиями и выворачивая наизнанку смысл. В общем, тут у нас никак не срослось, все-таки воинствующая деструктивность сильно не мое. И грустно-пророческим оксюмороном звучит реплика Игнациуса о матери, учитывая, чьими трудами мир узнал писателя. Но как-то так...
Мои заметки и наброски. Они не должны попасть в руки матери. Она может заработать на них целое состояние. Ирония такого исхода была бы слишком велика.