En general este libro es una gran experiencia. Los análisis de Nabokov me hicieron bien feliz
Ayuda ene para comprender la relación critica entre la buena lectura y la buena escritura. Una joyita

Для автора существует три категории вещей: гениальные (он сам), посредственные (писатели и произведения, в которых он находит какой-то изъян) и плохие (то, на что он бы ни за что не стал тратить бумагу и чернила). Например, женщины, по его мнению, писать не могут, поэтому вот вам 80 страниц о том, какая плохая Джейн Остин.
Цитата: "Это очень тонкое наблюдение с моей стороны, и вы будете дорожить им всю жизнь."
Самолюбование, самолюбование, самолюбование, через которое иногда проглядывает иностранная литература.

Όταν ο ίδιος ο Δάσκαλος παραδίδει μαθήματα λογοτεχνίας, παίρνουμε χαρτί και μολύβι και απλά κρατάμε ευλαβικά σημειώσεις. Και όντως πρόκειται περί μαθημάτων (παραδόσεων για να κυριολεκτήσω) σε πανεπιστήμια των ΗΠΑ και συγκεκριμένα στα Wellesley και Cornell, με αντικείμενο κάποια από τα σημαντικότερα έργα της παγκόσμιας λογοτεχνίας (μεταξύ αυτών, "Μαντάμ Μποβαρύ", "Ζοφερός οίκος", "Οδυσσέας").

Το πιο ενδιαφέρον σημείο του βιβλίου αυτού, για εμένα τουλάχιστον, δεν είναι τόσο η ανάλυση των συγκεκριμένων βιβλίων-σταθμών (καλύτερα να τα έχει διαβάσει κάποιος προτού επιχειρήσει να εισέλθει στην ανάλυσή τους), αλλά η άποψη του Ναμπόκοφ για το τι εστί λογοτεχνία, αλλά και πώς πρέπει να είναι ο ιδανικός αναγνώστης (rereader, για την ακρίβεια). Από αυτά προκύπτει ένα αυστηρό κανονιστικό πλαίσιο, στο οποίο προφανώς ανταποκρίνεται μια μικρή ελίτ αναγνωστών και συγγραφέων, γεγονός εξαιρετικά διαφωτιστικό και… απελευθερωτικό συνάμα.

Δεν βαυκαλίζομαι, να ξεκαθαρίσω, πως ανήκω σ' αυτή τη μικρή, πλην όμως εξαίσια κοινότητα, καίτοι εν πολλοίς ταυτίζομαι με τον Δάσκαλο, τουλάχιστον όσον αφορά τα κριτήρια αξιολόγησής του, αλλά όχι απαραίτητα τις (συχνά εξοργιστικές) αξιολογικές κρίσεις του για επιμέρους έργα και συγγραφείς.

Για να γίνω πιο συγκεκριμένος, ο Δάσκαλος αποδεικνύεται όχι μόνο αυστηρός και απόλυτος στα κριτήριά του, αλλά ταυτόχρονα δεν δείχνει διατεθειμένος να επιδείξει την παραμικρή ανοχή στους διαφωνούντες, στους μετριοπαθείς, στους…χλιαρούς, όσον αφορά τα λογοτεχνικά τους ήθη και πεπραγμένα.

"Η λογοτεχνία είμαι Εγώ" μοιάζει να είναι το υπόρρητο (;) moto του και βεβαίως δεν ορρωδεί στην κριτική του απέναντι σε όσους θεωρεί ακατάλληλους για το ρόλο αυτόν. Από την άλλη, σε μια εποχή "ανόδου της ασημαντότητας", τιτάνες όπως ο Ναμπόκοφ μας υπενθυμίζουν, συχνά με τρόπο ωμό, πως η Αριστεία (λέξη που έχει εκπέσει στο επίπεδο της φτηνής δημοσιογραφίας ) είναι μία και μόνη: εκείνη του Πνεύματος!

Βρίσκω εξαιρετικά διασκεδαστική αυτή τη συγκαλυμμένη -και μη- απολυτότητα, όσον αφορά τα υψηλά κριτήρια και τις αισθητικές κρίσεις απέναντι σε ομοτέχνους του και στους μαθητές του (όλους εμάς δηλαδή), μιας και ούτε προς στιγμή δεν αποδέχεται το…ελαφρυντικό της υποκειμενικότητας. Τουτέστιν, αν διαφωνείς μαζί του, τότε ξεκάθαρα το λάθος είναι όλο δικό σου - ένας παραπάνω λόγος να αγαπήσω τον Δάσκαλο και την "επί του Όρους" ομιλία του.
Αυτή εξάλλου είναι και η (μία ακόμα) διαφορά μας: Ως μέτριος, είμαι και μετριοπαθής (και ενοχικός συνακόλουθα). Ο Ναμπόκοφ μόνο μετριοπαθής δεν είναι (άρα, μη ενοχικός), όπως παγερά και άτυπτα ανατέμνει το έργο των ομογάλακτών του. Με βασική διαφορά του πως εκεί που ο ίδιος τρύγησε τον ιχώρ των Θεών της λογοτεχνίας, οι λοιποί (πλην ελαχίστων φωτεινών εξαιρέσεων), εξέπεσαν της Χάριτος.

Κλείνω με κάποιες από τις βασικές αρχές που διέπουν την κριτική και το έργο του και τις οποίες έχω αφομοιώσει και -προσπαθήσει- να ενσωματώσω στον τρόπο με τον οποίο αντιλαμβάνομαι και διαβάζω τη λογοτεχνία:

"Στη λογοτεχνία, το ύφος και η δομή είναι το άπαν, οι ιδέες είναι ανοησίες."

"Η λογοτεχνία δεν ξεκίνησε την ημέρα εκείνη που ένας νεαρός βγήκε από το δάσος φωνάζοντας 'λύκος, λύκος!', με έναν μεγάλο μαύρο λύκο στο κατόπι του. Η λογοτεχνία γεννήθηκε την ημέρα που το αγόρι φώναζε 'λύκος, λύκος!' και δεν υπήρχε κανένας λύκος πίσω του…"

"The -isms go, the -ist dies, art remains!"

https://fotiskblog.home.blog/2019/02/...

ENGLISH: Nabokov's comments on the seven works he uses in the course are very interesting. However, I find this course on European literature rather incomplete. Four of the seven works are in English, two in French, and one in German. He mentions Don Quixote once, but just that. And he talks a lot about Tolstoy and Gogol, in comparison to the books he has chosen.

These books are Jane Austen's "Mansfield Park," Dickens' "Bleak House," Flaubert's "Madame Bovary," Stevenson's "Dr. Jekyll and Mr. Hyde," Proust's "Swann's Way," Kafka's "The Metamorphosis," and Joyce's "Ulysses." I had read four of them, whose review by Nabokov I have liked. The other three I hadn't read before, and after reading Nabokov's review of them, I don't intend to read them ever.

ESPAÑOL: Los comentarios de Nabokov sobre las siete obras que utiliza en el curso son muy interesantes. Sin embargo, me parece que este curso de literatura europea es poco completo. Cuatro de las siete obras son en lengua inglesa, dos en francés y una en alemán. Menciona una vez El Quijote, pero nada más. Y habla mucho de Tolstoi y de Gogol, pero comparándolos con los libros que ha elegido.

Esos libros son "Mansfield Park" de Jane Austen; "Casa Desolada" de Dickens; "Madame Bovary" de Flaubert; "Dr. Jeckyll y Mr. Hyde" de Stevenson; "Por el camino de Swann" de Proust; "La Metamorfosis" de Kafka; y "Ulises" de Joyce. Había leído cuatro de ellos, cuya reseña por Nabokov me ha gustado. Los otros tres no los había leído antes, y después de leer la reseña de Nabokov sobre ellos, no tengo intención de leerlos.

This is an extraordinary read, giving great insight into Nabokov's ideas on how literature is structured. It is full of illustrations of his notes and drawings. I had questions about some of his statements and only wish I could have sat in his classes and engaged in an actual dialogue with him—if he would have allowed it. He unfortunately had a poor opinion of the capacities of most of his students.

Solo una mente superiore come quella di Nabokov poteva riuscire a rendere dei capolavori come quelli della Austen o di Kafka o di Joyce degli ulteriori nuovi capolavori tutti da indagare e perlustrare, analizzando il senso di ogni singola parola riportandola a contesti in cui solo una mente geniale poteva fare...

Edição linda.
Decidi reler Jane Austen e retomar em breve.
Vou acompanhar o curso de ouvinte lendo junto os volumes indicados.
Vai demorar, mas vai valer a pena.

Whoa, what a language! I thought that any “lectures on Russian literature” should be a quite boring stuff, and I always wondered why people recommend this book of Nabokov eagerly. I wanted “to look at it” some time (some _other_ time, you know), but it was always a very distant, almost inapproachable aim due to other priorities. However, the audiobook was a perfect decision. This is actually the case when I most probably would laubor over this book for a long time and without much pleasure had I read it in text, but I listened to its audioversion with delight and great interest.

I was immensely surprised not only by how interesting the whole subject is (I learned about well-known to me authors and books a lot of new things), but also by how brilliant and unique Nabokov was as a lecturer. It would be a blast to hear such a professor in person and attend his lectures.

After this book, I feel ashamed about my poor simplistic vocabulary and dryness of my own language…

“Литературу, настоящую литературу, не стоит глотать залпом, как снадобье, полезное для сердца или ума, этого “желудка” души. Литературу надо принимать мелкими дозами, раздробив, раскрошив, размолов, — тогда вы почувствуете ее сладостное благоухание в глубине ладоней; ее нужно разгрызать, с наслаждением перекатывая языком во рту, — тогда, и только тогда вы оцените по достоинству ее редкостный аромат и раздробленные, размельченные частицы вновь соединятся воедино в вашем сознании и обретут красоту целого, к которому вы подмешали чуточку собственной крови”.

—

“Однажды я подсчитал, что лучшее из всего созданного в русской прозе и поэзии с начала прошлого века составляет 23000 страниц обычного набора. Очевидно, что ни французскую, ни английскую литературу невозможно так ужать. И та и другая растянуты во времени и насчитывают несколько сотен великих произведений. Это подводит меня к первому выводу. За вычетом одного средневекового шедевра русская проза удивительно ладно уместилась в круглой амфоре прошлого столетия, а на нынешнее остался лишь кувшинчик для снятых сливок.”

—

“Обрисовывая историю русской литературы, или, вернее, определяя силы, боровшиеся за душу художника, я, возможно, нащупаю тот глубинный пафос, присущий всякому подлинному искусству, который возникает из разрыва между его вечными ценностями и страданиями нашего запутанного мира. Мир этот едва ли можно винить в том, что он относится к литературе как к роскоши или побрякушке, раз ее невозможно использовать в качестве современного путеводителя.”

—

“В России до советской власти существовали, конечно, ограничения, но художниками никто не командовал. Живописцы, писатели и композиторы прошлого века были совершенно уверены, что живут в стране, где господствуют деспотизм и рабство, но они обладали огромным преимуществом, которое можно до конца оценить лишь сегодня, преимуществом перед своими внуками, живущими в современной России: их не заставляли говорить, что деспотизма и рабства нет. Две силы одновременно боролись за душу художника, два критика судили его труд, и первым была власть. На протяжении целого столетия она пребывала в убеждении, что все необычное, оригинальное в творчестве звучит резкой нотой и ведет к революции. Бдительность власть имущих ярче всего выразил Николай I в 30-е и 40-е гг. прошлого века. Хладность его натуры пронизала собою русскую жизнь куда больше, чем пошлость последующих властителей, а его интерес к литературе был бы трогателен, исходи он из чистого сердца. С поразительным упорством этот человек стремился стать решительно всем для русской литературы: родным и крестным отцом, нянькой и кормилицей, тюремным надзирателем и литературным критиком. Какие бы качества он ни выказывал в своей монаршей профессии, нужно признать, что в обращении с Русской Музой он вел себя как наемный убийца или, в лучшем случае, шут. Учрежденная им цензура оставалась в силе до 60-х гг., ослабла после великих реформ, вновь ужесточилась в конце прошлого века, ненадолго была упразднена в начале нынешнего и затем удивительным и ужаснейшим образом воскресла при Советах.”

—

“Я описал скорее с отвращением, чем с сожалением, те силы, которые способствовали пленению русской мысли в 19 в. и окончательно подавили искусство в советском полицейском государстве. В 19 в. гений не только выживал, но и процветал, потому что общественное мнение было сильнее любого царя, а хороший читатель противился давлению прогрессивных критиков с их утилитарными идеями. В настоящее время, когда общественное мнение в России полностью задавлено властью, хороший читатель, может быть, и существует где-нибудь в Томске или Атомске, но его голос не слышен, его держат на скудной литературной диете, он разлучен со своими собратьями за границей. Его собратья — это очень важно, ибо как всемирная семья талантливых писателей перешагивает через национальные барьеры, так же и одаренный читатель — гражданин мира, не подчиняющийся пространственным и временным законам. Это он — умный, гениальный читатель — вновь и вновь спасает художника от гибельной власти императоров, диктаторов, священников, пуритан, обывателей, политических моралистов, полицейских, почтовых служащих и резонеров. Позвольте мне набросать портрет этого прекрасного читателя. Он не принадлежит ни к одной определенной нации или классу. Ни один общественный надзиратель или клуб библиофилов не может распоряжаться его душой. Его литературные вкусы не продиктованы теми юношескими чувствами, которые заставляют рядового читателя отождествлять себя с тем или иным персонажем и «пропускать описания». Чуткий, заслуживающий восхищения читатель отождествляет себя не с девушкой или юношей в книге, а с тем, кто задумал и сочинил ее. Настоящий читатель не ищет сведений о России в русском романе, понимая, что Россия Толстого или Чехова — это не усредненная историческая Россия, но особый мир, созданный воображением гения. Настоящий читатель не интересуется большими идеями: его интересуют частности. Ему нравится книга не потому, что она помогает ему обрести «связь с обществом» (если прибегнуть к чудовищному штампу критиков прогрессивной школы), а потому, что он впитывает и воспринимает каждую деталь текста, восхищается тем, чем хотел поразить его автор, сияет от изумительных образов, созданных сочинителем, магом, кудесником, художником. Воистину лучший герой, которого создает великий художник — это его читатель.”

Can you imagime to hear this from a professor reading his lecture at university?

I am also very pleased that my raw impressions about the authors described (at least, about Гоголь, Чехов, Толстой, Достоевский, Горький) are shared with Владимир Набоков. He loved the things I love and despised the things I despise in them. Although, of course, his opinions are often too subjective (bright and intelligent, but subjective), and it can irritate in some places. For me, it was quite natural and understandable subjectivity. My only regret is that he did not talk about many other books I would like to be discussed by him.

Plus, his “programme” manifesto about “пошлость” is, of course, a must read. However, I believe that I already read it somewhere.

From sifting agents to synchronising agents, Nabokov's 2 cents on Literature are worth more than a thousand dollars. The envoi, and the two essays ('Good Readers and Good Writers', 'The Art of Literature and Commonsense') make up the icing on the cake.

Many people know Nabokov only, or at least primarily, as the author of Lolita, and may have negative feelings about him based on that book. But there is much more to Nabokov, who was a professor of literature at Cornell University and a visiting lecturer at a number of other universities, including Harvard, where he delivered a wonderful set of lectures on Don Quixote, unfortunately out of print but available from libraries or second hand bookstores.

His Lectures on Literature is a collection of lectures on an eclectic group of writers -- Austen, Dickens, Flaubert, Stevenson, Proust, Kafka, and Joyce. How's that for a variety of writers! But he does justice to each of them, enriching the reading of these authors.

چرا سه دادم؟
از سه تا لکچری که خوندم یکیش (دکتر جکیل و آقای هاید) بیشتر خلاصه‌ی داستان بود تا تجزیه و تحلیل و موشکافی و این به شدت توی ذوقم زد اما دو لکچر دیگه یعنی مادام بوواری و منسفیلد پارک رو به شدت دوست داشتم.
هر کتاب نقد ادبی یا تحلیل رمانی که قبلا خونده بودم روی اهمیت درک بافتار تاریخی و اجتماعی و زندگی نویسنده به عنوان دو عنصر پیش نیاز برای درک آثارش تاکید کرده بودن. ناباکوف اما روش دیگه‌ای داره و معتقده هیچ کدوم ضروری نیستن چون دنیایی که نویسنده خلق میکنه صرفا زاده‌ی خیال اون نویسنده‌ست. همچنین اعتقاد داره هرگونه امپاتی و سمپاتی با شخصیت‌های داستان غلطه و اصلا نباید خودتون رو بهشون نزدیک کنین. البته که این قضیه با حرفی که خودش اول کتاب زده و خواننده‌ی خوب رو تعریف کرده (کسی که تخیل و حافظه‌ی قوی داره) در تضاده. اگر قرار باشه خواننده خودش رو جای اون شخصیت نگذاره تخیل به چه کار میاد؟ نکته‌ی دیگه اینکه به عنوان شخصی که روی فلسفه‌ی امپاتی و سمپاتی کار کرده باید بگم طبق آخرین نظریات ما نمیتونیم انتخاب کنیم که با چه چیزی امپاتی یا سمپاتی کنیم. در بهترین حالت میشه این توانایی رو در افراد پرورش داد ولی نمیشه جلوی روند ناخودآگاه رو گرفت، این قضیه به خصوص درباره‌ی امپاتی صادقه‌. نکته‌ی سوم اینکه چرا واقعا این عقیده‌ی مسخره که عقل و احساس باید از هم جدا باشن هنوز طرفدار داره؟ البته که سانتی‌مانتالیسم افراطی و کور بدون توجه به جوانب منطقی نکوهیده‌ست ولی در اون سر طیف عقل‌گرایی افراطی بدون توجه به جوانب انسانی و احساسی هم ماشینی و غیرطبیعیه فلذا در بافتار روزمره ی انسان‌ها قابل استفاده نیست و در حد حرف باقی میمونه‌. چرا هنوز هستن کسایی که فکر میکنن طرف یا با عقل تصمیم میگیره یا احساس و تاثیرگذاری هردو در فرایند تصیمیم‌سازی به صورت متعادل ممکن نیست؟ نمیدونم‌. ولی ناباکوف چنین تصوری داشته و خودش هم بهش اعتراف میکنه و میگه هیج وقت با اثری از لحاظ احساسی درگیر نشید! خوشبختانه یا متاسفانه از نظر نوروساینس و روان‌شناسی خیلی وقته که این دید صفر و صدی به عقل و احساس منسوخ شده.
اما جنبه‌ی مثبت! ناباکوف معتقده سبک یا style مهم‌ترین چیزیه که در تحلیل آثار باید بهش دقت بشه. نمونه‌های از سبک لایه‌سازی یا موازی (پارالل‌سازی) یا استفاده از انواع و اقسام روایت‌ها یا روند تغییر پاراگراف‌ها هست. توی کتاب مثال‌های زیادی راجع بهش وجود داره. مثلا روی کیک عروسی اما بوواری یک کیوپید روی تاب نشسته که بعدا مجددا توی اتاقی که اما و معشوقش توی هتل هم رو میدیدن هم به شکل ساعت ظاهر میشه (لایه‌سازی/ موازی‌سازی). یا مثلا تم اسب‌سواری سرتاسر کتاب به چشم میخوره، هرجا اتفاق مهمی در حال افتادنه سر و کله‌ی یک اسب پیدا میشه. در اولین ملاقات شارل و اما اسب شارل با نزدیک شدن به مزرعه‌ی پدر اما شیهه میکشه و بی قرار میشه. اما طی یک اسب‌سواری شیطنت آمیز با معشوق دومش آشنا میشه و ...
نکته‌ی جالب دیگه اینکه ناباکوف معتقده اونچه مادام بوورای رو جاودانه کرده ربطی به "رئال" بودنش نداره، ممکنه در زمان خودش نسبت به بقیه‌ی آثار رئال بوده باشه ولی در دنیای امروز نه، چون رئالیسم هم مثل هر ایسم دیگه‌ای امری نسبیه. ناباکوف معتقده سبک سمفونی‌وار فلوبر باعث جاودانه شدن این اثر شده.
معتقده سبک بازتابی از شخصیت یک نویسنده و کاملا منحصر به فرده و ریشه در شیوه روایتی داره که اون نویسنده بر حسب مواجهه در دوران کودکی یا مواجهه شغلی باهاش راحت‌تره و بر همین اساس چیزی نیست که بشه کپی‌ش کرد یا با آموزش به وجودش آورد و شاکله‌ش باید در نویسنده باشه و این نتیجه رو میگیره که "پس نمیتونیم بگیم همه میتونن نویسنده باشن".
نظرم درباره‌ی این جمله رو هنوز کاملا نمیدونم ولی میدونم تشخیص سبک نویسنده احتیاج به ممارست و دقت فراوان داره و همونطور که ناباکوف میگه فقط از عهده‌ی نوابغ یا استادهای فسیل ادبیات برمیاد که ناباکوف قطعا یکی ازونهاست. من در زمینه‌ی سبک‌شناسی کمتر کسی به نکته سنجی اون ��یدم.

Un cititor adevărat străbate un ținut mâlos și iese la suprafață cu propriile forțe, mergând alene, gâfâind, urmărind fiecare ungher de cer, până apusul îl ajunge din urmă, până undele brizelor tomanatice îl cuprind cu disperare...
Am citit o carte despre un cititor bun, nicidecum unul sensibil, afectiv sau spiritual, e adevărat, publicul feminin citește mai contemplativ o carte, se identifică într-un mod eronat cu personajele, un exemplu fiind Doamna Bovary care deprinde obiceiurile nefaste ale personajelor din cărțile preferate, pe care le adulează, are o mentalitate îngustă, deși ar putea fi feministă desăvârșită a vremii ei deoarece are doi amanți, lucru nepremis, abject, de neconceput pentru statutul unei femei educate din acea perioadă. Doamna Bovary greșește, o să fug mereu de modul acesta stupid de a citi o carte.
Nabokov mi-a arătata calea limpede de a vedea dincolo de o foaie de hârtie scrisă.
Mi-a amintit de romanele mele citite în tinerețe într-o analiză literară, estetică, psihologică și artistică, precum și de construcție literară. Nabokov în Cursuri de literatură este un inspector de șantier literar căruie îi mai cade pietrecele peste cască și nisip în ochi, dar realizează un edificu unic.
Vom vorbi în Cursuri de literatură despre: Swann, În căutarea timpului pierdut, Metamorfoza lui Kafka sau despre cum niște părinți materilaliști și snobi pot distruge din temelie spiritul și mintea baiatului lor ( Gregor din Metamorfoza transformat în gîndac), fiind niște paraziți care îl consumă pe Gregor până la distrugerea difinitivă a trupului și sufletului progeniturii lor. Cea mai toxică creatură fiind sora mai mică a lui Gregor, o scorpie care va introduce ultima lancea în burta lui Gregor, omorându-și fratele...
Desigur ca Nabokov exclude orice urmă de psihanaliză din opera lui Kafka, luându-l peste picior de mai multe ori pe vraciul vienez ( aka Freud), aspect cu care sunt de acord în totalmente.
Mai apoi vom povesti despre Casa Umbrelor lui Dickens, Ulise a lui Jyce care spre rușinea nu am citit-o nici până acum, Jane Austen și ale sale „fete bătrâne” în capitolul care nu m-a impresionat așa mult...